Вернуться к содержанию>>

В.В. Головин
ДЕТСКОЕ ОБЫЧНОЕ ПРАВО В КОНТЕКСТЕ ИГРЫ

Система правовых взаимоотношений среди детей в контексте игры до сих пор практически не рассматривалась[1], а само понятие детского игрового права считалось проблематичным. Предполагалось, что это только устойчивые правила детского быта (игры, разрешения споров, выбора и т. д.) или стереотипы детского поведения, но определять явление как детское обычное право исследователи обычно не решались. В то же время, если мы рассматриваем обычное право как совокупность общепризнанных, наследуемых правил или норм, принятых в том или ином сообществе, то в целом и правила, регулирующие поведение в детском сообществе, выводящие из кризисных и спорных ситуаций, определяющие правых и виноватых, вполне возможно определить как право. В соответствии со средой и формой его функционирования справедливо обозначить все явление как “детское обычное право“.

Оно, естественно, специфично, возможно, вопросы, которые решаются в детской среде не столь “ серьезны “ (с точки зрения взрослых), но оно имеет те же составляющие области - имущественное, семейное, хозяйственное, наследственное право, более того, оперирует теми же категориями доказательности - прецедентом, жребием, устойчивой словесной формулой и пр. Вопросы детского обычного права лежат в двух сферах взаимоотношений - “взрослые - дети“ и “дети - дети“, и наше внимание будет акцентироваться на последней. Кроме того, на специфику детских правовых отношений серьезно влияет особенность среды, они имеют свою специфику в разных детских сообществах (несмотря на значительное общее) - у разных возрастов, у девочек или мальчиков, в деревне или в городе, в гимназии, пансионе или корпусе, школе или интернате, в детской исправительной колонии или у беспризорников и т.д.

В своем исследовании мы выбрали достаточно “классическую“ среду - в основном разновозрастную деревенскую (впрочем, большое внимание будет уделено и школьным “параллелям“ в разной хронологии), в основном фиксируются общие правовые нормы и их регуляторы, словом, мы не выбирали детскую среду, обладающую какой-нибудь яркой спецификой.

Для того, чтобы определить составляющие детского правового кодекса, мы должны разобраться, по крайней мере, в трех вопросах - роли словесных регуляторов в детском обычном праве, понятиях “ детская собственность“ и "детское игровое право". Все они крайне взаимосвязаны и требуют комплексного рассмотрения в контексте поставленной проблемы.

Остановимся на таком важном вопросе, как роль словесных регуляторов в детском сообществе, прежде всего в игре. Характерная особенность детского права - нормы поведения постоянно фиксируются на словесном уровне при помощи своеобразных формул-клише. У взрослых стереотипы поведения уже закреплены в сознании и не нуждаются в словесном подкреплении, у детей поведенческая, нравственная норма подкрепляется поэтической формулой, которая как бы узаконивает нормы поведения и вырабатывает его стереотипы. Эти жанры и словесные формулы (дразнилки, считалки, приговорки, отговорки, мирилки и др.) постоянно и адекватно используются при спорных ситуациях (выбор, раздел, утверждение собственности), при нарушении стереотипов поведения или правил игры, словом, в ситуациях, когда торжество справедливости возможно лишь при использовании данных текстов. Количество таких формул и частота их применения свидетельствует о значимой правовой функции последних как регуляторов общественного поведения. Совокупность таких текстов во многом и составляет содержание детского правового кодекса.
В качестве примера можно привести тексты, обуславливающие право передышки в игре (“четыре, четыре, я на перерыве“), присвоения найденного (“чья потеря - мой наход...”), запрета третьему лезть в драку двоих (“двое в драке, третий в ср... “) и множество других[2]. Почему такой текст обладает свойством некого закона, а простая речь, хотя бы и говорящая о том же, - нет? Существует даже дразнилочная отговорка, сводящая на нет плохо ритмизированное высказывание, подчеркивая таким образом значение и силу речи поэтизированной - “А не склад, а не склад - поцелуй корову в зад“. “Правовая речь“ в быту и игре отличается от обыденной. Силу доказательства ей придавала поэтическая структура (а значит, и некая сакрализованность) и наличие магических слов (например, счет). Значение такой формулы усиливалось мифологическими переживаниями, которые сопутствуют многим играм. Здесь можно вспомнить значение словесной формулы в бесписьменной культуре, а дети как раз являются, на каком-то этапе, ее носителями. Фиксируются ли нормы обычного права среди взрослых похожими, устойчивыми словесными формулами? В обыденной жизни, видимо, не так часто, хотя в момент споров они могли предлагаться в качестве дополнительной доказательности - “меньшой сын на корню сидит“, “не рассказывай мне, я на межевой яме сечен“. Правовая мощь таких формул усиливается в ситуации бесписьменной культуры, более того, такие пословицы и поговорки, относящиеся к решению правовых споров, в собрании Даля часто имеют комментарий - “устаревшие“, что доказывает их большую силу во времена, когда “письменное“ законодательство еще не имело особой силы. Повторяем, что если у взрослых уже сложились стереотипы поведения, то у детей в силу их поведенческого экспериментаторства, любое действие и решение часто требует постоянного подкрепления (доказательства). “Человеческий детеныш - существо гораздо менее приятное, чем его сотоварищ из животного мира: он капризничает, лжет, сознательно совершает вред, нарушает запреты. Это происходит оттого, что он имеет возможность совершать или не совершать те или иные поступки и экспериментально ощупывает границы своих возможностей. Возможность делать зло - первый шаг к способности сознательно его не делать“[3]. На этой границе часто стоит не только родительское толкование, но и чисто детская словесная формула - например, дразнилочная, которая ставит оценку тому или иному эксперименту. Для дополнения наших рассуждений возьмем дразнилку - устойчивый элемент детского права, классический словесный регулятор детского поведения, превращающий кризисную ситуацию в интеллектуальный спор. Не только ритмическая организация, но и сам сюжет имеет магическое значение. Магия слова усиливается, если присутствует ощущение обязательности действия (природы, растения, птицы и т.п.) после обозначения его в тексте (ср. тексты приговорок и заговорок). Адресат дразнилки - “вор“, “дурак“, “поросенок“ и должен стать таковым. В отличие от простого оскорбления объект дразнилки попадает в "магическое поле" (отсюда необходимый адекватный по форме и содержанию ответ, физическое оскорбление не выводит из этого “поля“). Добавим к этому сюжетику дразнилок, усиливающую магию, и, соответственно, неизбежность обретения образа. Легкий сравнительный анализ с другими жанрами показывает, насколько тождественны дополнительные подтверждения, например, глупости героя. ”Дурак“ как тип героя в сказках о глупцах, в анекдотических сюжетах садится на коня задом наперед, падает с печки (раздавливает младенца), осуществляет неудачную покупку. Эти устойчивые символы глупости устойчивы и в дразнилках - “сел он задом наперед“, “с печки - бряк“, “купил лошадь без хвоста“ и так далее.
Лексический объем детской игры довольно ограничен - это так называемые формулы-клише и слова-сигналы, и даже просто заклинания (что подтверждает магическую основу игровой лексики, где есть отождествление предмета и слова). Ребенок не может, в отличие от взрослого, подавлять свои импульсы и у него между эмоцией и словом (или действием) проходит минимум времени. В то же время рамки игрового словаря ограничены, для словесного выражения эмоции (или действия) быстрее всего подходит многократно повторенная, усвоенная и одновременно адекватная правилам игры, как правило, поэтически оформленная словесная формула. Она выигрывает в быстроте реакции, наиболее адекватна ситуации и значима для игрового окружения. Таким образом, игровая языковая система - по сути дела система правовая. В наибольшем количестве и в более ярких и четких проявлениях такие словесные “жанры“ и формулы фиксируются в играх и “операциях“, связанных с детской собственностью.
У детей, как мы заметили, существует не один ряд формул собственности, значение которых варьируется в зависимости от возраста ребенка. Одну форму собственности можно определить как “будущую собственность“, и она неприкосновенна. Это может быть завещанная дедом часть имущества, которым не в праве распоряжаться родители. На защите имущества детей, в случае правильно оформленного документа, стоял волостной суд[4]. До совершеннолетия сохранялось имущество умерших родителей или деньги от продажи этого имущества для детей-сирот - опекун в подавляющем большинстве случаев также не мог на них посягать[5]. Матери подкапливали приданое для дочери. Отец в казачьих семьях постепенно прикупал верховое снаряжение для сына. Дети получали эту собственность по достижении определенного возраста или при отделении при вступлении в брак[6]. С взрослением у подростков оставляли небольшие деньги, ими заработанные, - если отдавали в наем или, скажем, в подпаски; в некоторых таких случаях родители даже не имели морального права посягать на детские и подростковые деньги - в случае мелких заработков (где отец не участвовал в предложении о наеме ребенка), особенно заработки в праздничные дни[7].
В больших семьях подростку (начиная где-то с 12 лет) предназначалась конкретная доля по уборке урожая. В Самарской губернии сыну-подростку предназначалась четверть доли взрослого мужчины при разделе готового льна, но это “сокращалось“ девочками-подростками, которые получали пеньку, посконь и шерсть от своей матери из доли мальчиков, за что и должны были снаряжать своих братьев всем нужным для одежды[8].
Но есть виды собственности, необычайно значимые и престижные только в детском сообществе и которые только в нем и наследуются.
Во-первых, это первый детский инструмент, как правило, копирующий взрослый, только в уменьшенном размере - грабельки, маленькие тяпки, цепки, даже кузнечный инструмент, плеточка для скота, свои удочки, силки и тому подобное.
Во-вторых, это игрушки, санки, салазки, козелки, клюшки, палки и тому подобное. Несмотря на то, что вопрос частной собственности не акцентировался в отношении детей, важность его очевидна. Право собственности стимулировалось в детях не только особенным отношением родителей к личной и семейной собственности, не только мудрым воспитанием этого чувства (подготовка приданого; собственный инструмент; наследуемая одежда и т.п.). Необычайно важна система родительских подарков - неотчуждаемой собственности. Подчеркиваем их календарную приуроченность - в смысле срока и содержания подарка (сапоги на прилет журавлей, головка куклы в конкретную ярмарку, деньги на бабки в Пасху, и т.д.). Эта приуроченность как бы фиксирует собственность и утверждает ее незыблемость и обязательность. Поэтому подарок - как будущий атрибут одежды, игры или работы - символ взросления, ибо рост доли собственности есть четкий знак роста статуса ребенка в семье и, соответственно, в общине. В этом плане очень любопытна как возрастная, так и ценностная иерархия родительских подарков детям. Заметим здесь взаимосвязь с наследственным правом.
Но собственность, полученная в виде подарков от родителей, хотя важна и авторитетна, все-таки, на каком-то этапе, второстепенна. И наше внимание будет обращено на такую форму собственности, которая практически не изучена. Это детские игровые и одновременно меновые и стоимостные единицы - в разное время это были бабки (активное бытование закончилось на рубеже 30 - 40-х годов), пуговицы (до 70-х годов), перья от ручек (до 60-х годов), фантики (до конца 70-х годов), “вкладыши“ от жевательных резинок (бытуют достаточно активно и сейчас), крышки и всевозможные пробки (в 80-х годах - даже пробки от тюбиков зубной пасты). Это самая престижная и значимая детская собственность, взаимоотношения с которой нормируются строгими и общепризнанными в детской среде правилами, и последние наблюдаются в очень большом количестве.
Первое, чем гордится и хвастается ребенок своему сверстнику, это наличие и разнообразие бабок или вкладышей (как хороший хозяин демонстрирует свое движимое и недвижимое имущество гостю), что отчасти подтверждает нашу гипотезу о необычайной значимости такого рода собственности в детской среде.
Все эти атрибуты детской собственности, в отличие от других, имеют четкий стоимостный денежный эквивалент и обладают признаком конвертируемости. Бабки всегда можно было продать, купить или обменять. Стоимость их начала 20-х годов - 1 копейка за 2 пары (иногда даже 5, 3 пары с бабкой или даже 10 - с большого выигрыша). Каждая пуговица, в зависимости от рельефа, редкости обращения, размера и качества, имела свою стоимость от одного до миллиона условных единиц. В 70-е годы в школьной среде, наиболее “дешевые“ пуговицы - обыкновенные армейские - 5 единиц (если со звездой), или 10 (если с якорем). Такие же, но маленькие (запоночные), соответственно 1 и 3. Стоимость одной расплющенной пуговицы с двуглавым орлом - от 500 тысяч - до миллиона. Фантики от конфет “Гулливер“ (на стоимость влияло киевское или ленинградское производство), “Белочка“, “Мишка на севере“ превышала 25, а то и 30 копеек в начале 70-х годов. Фантики от “Грильяжа“ - 16 копеек. Очень часто разные фантики оценивались не круглыми цифрами - 16, 26, 32 копейки, видимо, это совпадало с ценой школьного завтрака и обеда.
Стоимость зависела от качества или вещественного содержания предмета - “сохач“ или “лосяк“ (бабка от лося) могла меняться на 2 обыкновенных бабки (а то и 4); “бычец“, “валовик“ (от быка) стоил 2 бабки “козен“ (от коровы), а последняя - 4 “шлюшки“ (бабка от свиньи или кабана). Хорошая “налитка“ (бабка-битка, налитая свинцом) могла стоить десять и более простых бабок и продавалась только в крайних случаях (что отрицательно воспринималось окружением, продажа налитки - знак мотовства).
В современной петербургской школе разные вкладыши от жевательной резинки также имеют свою меновую стоимость: 1 Formula = 5 - 6 Bombi Bom; 1 Turbo = 2 Bombi Bom; 1 Terminator = 1 - 2 Turbo или 3 Bombi Bom; 1 Bombi Bom = 10 Donald Duck; 1 Oto - Moto = 1 Bombi Bom; Cobra дешевле Bombi Bom.
Кроме вышеназванных, эти предметы имеют и другие качества денег - встречаются и “фальшивые купоны“, на которые не играют, или играют лишь непризнанные участники игры. Это бабки от падали (т. н. “пропастина“), или фантики от конфет с папиросной бумагой и фольгой (т. н. “лопухи“). Есть особая форма хранения такой собственности у детей - она часто бывает скрытая. Бабки хранили на чердаках, во дворе, в особых корзинах или мешках (“бабкохранилища“ по определению Г.С.Виноградова), фантики и вкладыши в особых коробках или альбомах. К слову сказать, в воровской лексике 20 - 30-х годов и в молодежной среде в 70 - 8О-е годы деньги часто называли “бабками“. В последнем случае это слово уже совершенно не соотносили с надкопытными косточками.
Чтобы подтвердить значение этой собственности, отметим, что здесь действовали законы наследственного права в детской среде. Приведем конкретный пример с бабками. Оставленные старшим братом для игры бабки (иногда сотни), когда брат отходит от активной игры, могли продаваться только “с кону“, то есть с выигрыша. ”Бабочное“ наследство старшего брата может участвовать в игре, может проигрываться, но не может продаваться. Аналогичная ситуация с пуговицами (не сохранить и обменять пуговицу с двуглавым орлом - признак явного неуважения к наследству, дурной тон). Добавим к этому, что есть еще “ценные бумаги“, которые являют собой символ богатства, имеют стоимость, но не играются - скажем, фантики от конфет “Гулливер“ (некий непреложный “семейный“ капитал). Именно в играх на такую собственность в большей степени фиксируются детские правовые нормы, и не только словесные. Попробуем обстоятельно рассмотреть это утверждение.
Детское игровое право включает в себя множество норм. Но прежде чем проанализировать последние, зададимся вопросом: с каким действующим правовым институтом можно сравнить так называемое детское игровое право? И в этой связи для сравнения можно выбрать наиболее исторически сложившийся институт - государство. Приведем для сравнения несколько характерных правовых признаков “идеального“ демократического государства, и сравним их с игровым правом:
1. Четкая территория, границы, где действуют определенные законы.
Обычно пространство игры довольно четко очерчивается. В играх на собственность - благодаря таким “пограничным знакам“, как “мета“, “город“, “сало“, стенка и некоторые другие. Правила “ границы “ охраняются словесными формулами - “За мету не заступать“, “Бабка вышла, кон забыла“. Есть даже своеобразная “пограничная“ служба, стоящий у “кустика“ (5 пар бабок) следит, чтобы бабка, попавшая в кустик от стенки (от “границы“), не дала права ее владельцу занять привилегированное место “у кустика“. Был даже своеобразный таможенный сбор: если уходишь с выигрышем раньше других, то можешь покинуть территорию игры, только оставив одну бабку на кону.
2. Собственный язык игры.
Каждая игра имеет свой специфический язык. Для убедительности продемонстрируем это на примерах Новгородского Поозерья (деревни по озеру Ильмень от Юрьева монастыря до впадения Веряжи): игра “в масло“ (“совалова ему“, котел, пастух, чикать и т.д.); в лапту (тыка, засечь, поганый, свеча, нарвался и т. д.), в рюхи (матки, разжог, чушка, лежни, садануть, полукон и т.д. ).

Но наиболее обильной вновь оказывается лексика игр на собственность. Приведем несколько примеров из игры в бабки: “Пошла бабка в кон“, “Из бабок масло жмешь“, “Издался на бабки“, “Дай бабочку на фарт”, “Чур, прямо, чур, криво“, “Бабка на драку“, “Прошла, как огнем прожгла“, “Рок на кону бьет, а неурочье за коном“, “Вся беда на кону“, “Зараза рыжая, дорогу всем показала“, “Подрастешь - домеришь“, “Бей копейку“, “Меты не воровать“ и др.

Кроме того, игровые места, разное положение и состав бабок имеют свои названия: кон, мета, стенка, пень, пара, гнездо, пяда, стягиванье, пяление, высечь, покаты, честь не честь, правик, левик, битка, налитушка (бабка, залитая свинцом ), простушка (не залитая), бойка, ника, плоцка, жох, новенька, гудка, подтеска и др.

3. Справедливость выбора лидера.
В детских играх действуют достаточно разнообразные формы выбора. В играх, где водящий (“пасущий“) выполняет наименее привлекательную функцию - догоняет, ищет, ловит с завязанными глазами, приоритет отдается считалке, то есть форме жребия. Аналогичен, по сущности, и раздел на команды играющих (подходы парами к “матке“). Жребий - одна из популярных форм обычного права у взрослых, более того, одна из трех наиболее частых форм разрешения споров, в том числе и судебных, где ориентируются на нормы обычного права (наряду с такими формами, как “божба“ и “грех пополам“).

Жребий - не только игровая форма, это достаточно обыденный метод в детской среде. Он встречается при выборе улиц между артелями Христославов и колядовщиков, при разделе “наколядованного“ или какой-нибудь другой добычи, при выборе места и угодья, при выборе кандидата на какое-либо опасное или неправедное, с точки зрения родителей, мероприятие.

В играх на собственность дети предпочитают другую форму выбора. В одной локальной традиции (Новгородская область, Поозерье) нам во время полевой работы удалось обнаружить 14 правил первого бьющего, которые лишены элемента случайности в отличие от жребия. Наиболее распространенный вариант приведен у Е.А.Покровского: “Самая гонка производится таким образом: один становится ногой у самого кона, показывая тем, что он намерен отсюда бить своей биткой; другой игрок приставляет свою ногу к ноге товарища подальше от кона, первый переступает дальше, второй еще дальше и т. д. до тех пор, пока, наконец, который-либо из гонщиков увидит, что для него нельзя более намечать места, с которого бы можно было рассчитывать удачно попасть в кон. Тогда он перестает гнаться, а тот за кем осталось более отдаленное место, отмечает его чертой и имеет право бить раньше других, как с более отдаленного. Однако помимо опятовшего соперника может выискаться кто-нибудь еще из среды играющих для того, чтобы погнаться еще дальше от кона и т. д. Словом, гонка идет до тех пор, пока все игроки изберут для себя, так сказать, сами, по силам места, с которых признают возможным не без успеха бить в кон“[9]. Таким образом, игрок, взявшийся бить первым, имеет преимущество бить по полному кону бабок, но в случае промаха (а здесь он тоже имеет “преимущество“, ибо бьет с самого дальнего расстояния), он практически лишается всего. Но это самостоятельный выбор, выбор, соизмеряемый с его способностями как игрока. В государственной и экономической практике лидер рискует моральным или имущественным благополучием, но путь лидера он выбирает сознательно. Игроки, соразмерившие свое умение и возможный средний выигрыш, остаются в середине (“средний класс “), а наиболее слабые вообще остаются у меты (4 шага от кона) - “садятся у меты“ и претендуют более на неудачу других, чем на свою удачу. Надо отметить, что это действие не вызывает осуждения, если игрок совершенно неопытен и юн по сравнению с другими, если же он использует этот прием постоянно, то становится адресатом дразнилок. Несомненно, такой выбор великолепно тренирует волю детей и чувство самооценки. В других вариантах игры в бабки (“В кустик“, “Бей копейку“, суть которых в том, что все игроки пытаются попасть в одну из 10 бабок или сбить копейку и в этом случае забирают все; но все не попавшие бабки достаются пасущему, который и поставил на кон 10 бабок или копейку на стержне) игрок ради спорного преимущественного положения как бы закладывает свою сокровенную собственность (10 бабок или копейку).

4. Четкое и разработанное “законодательство“ игры.
Любая игра на собственность, в том числе и бабки (сейчас, к сожалению, по объективным причинам неизбежно уходящая игра), включает в себя десятки правил. Такая игра имела несколько десятков вариантов и каждый обладал общими и специфическими правилами. В любой игре может быть предложено несколько вариантов выбора первого бьющего, несколько десятков правил разрешения спорных ситуаций. Скажем, в одном из вариантов игры, где бабки бьют об стенку и требуется измерить расстояние от одной до другой, растягивая большой и указательный палец, если один считает, что достал (“домерил“ или “замерил“), а другой - что нет (“не домерил“, “не съел“), то в спор включается соломинка, которую пытаются просунуть между бабкой и пальцем. Налицо незыблемый “стандарт“ права. Некая устойчивая мера, граница всегда присутствует в спорных ситуациях и у взрослых. В полевой работе однажды зафиксировано даже название этой соломинки - “межа” (д. Мшага Ямская Шимского района Новгородской области). Существует множество детских легенд о якобы разрезании кожи между пальцами ретивым игроком.

Если играют, например, в вариант “От стенки“, где выигрыш зависит от того, в какое положение упала бабка (сак, плоцка, ника, жох), и бабка оказывается в “половинчатом“ положении (например, полусак), можно, ради своего интереса, слегка, не касаясь бабки, подкопать под нее прутиком, чтобы она встала как надо. Но дуть на нее ни в коем случае нельзя. Такие правила разрешения спорных ситуаций присутствуют во всех детских играх на собственность, в том числе и современных, и в недавно ушедших. Например, в игре в фантики на подоконнике, если “покрыл“, то есть накрыл одним фантиком большую поверхность другого, - полная победа; если “уголок“, т.е. накрыл только уголок другого фантика, то, соответственно, должен повторить ударом, по крайней мере, такой же “уголок“ (иногда дважды).

В любом случае, правила оговариваются до игры. Другие правила, приведенные в качестве аргумента во время игры, хотя бы они были действенными в другом месте (в другой школе или, например, в пионерском лагере), в расчет не принимаются. Закон не имеет обратной силы. Если в фантики играют на полу (щелчками), то в случае спорной ситуации - еле заметное касание - есть свой эквивалент межи-соломинки. Если фантик еле накрыл, его аккуратно приподнимают с другого конца и этим более явственно регистрируют касание, или если он поддел, то опять же аккуратно приподнимают его, и если соседний фантик как-то пошевелился - то вновь фиксируют касание.

Есть правила “меты“, т.е. правила расстояния бросков, правила действий, то есть запрет на определенные действия (крик в спину во время броска, в этом случае назначается перебивание), правила выхода из игры.

В играх даже существует запрет на произнесение магических слов, которые могут нарушить справедливый ход игры. Если после неудачного удара бабкой-биткой игрок крикнул: “Прошла, как огнем прожгла“, то он может заслужить порицание, ибо "заколдовал" на промах остальные удары. Эти правила имеют свое словесное выражение в виде формул-клише, о чем сказано выше.

В игре все равны перед “игровым законом“, нет никаких привилегий и неравенства. Например, в случае потери одной бабки (или пуговиц) в игре, обыску подвергаются все без исключения, независимо от возраста и состояния.

В игровом праве также присутствует момент компенсации морального вреда (отметим, что этот институт присутствует только в высокоразвитых правовых культурах) - спорщик и жулик (“хлюзда“), несправедливо присвоивший одну бабку с кона, иногда может быть допущен в игру при условии выставления на кон уже двух бабок.

5. Уважение собственности играющих.
Мы уже выделили вопрос детской собственности и показали, что в отношении ее существуют даже формы наследственного права. Собственность охраняется и иногда индивидуализирована - это больше относится к детскому инструменту, но иногда и на бабках дети ставят свои индивидуальные знаки собственности. Нередко они повторяют по изображению знаки собственности, которые используют их родители (на утвари, на скоте).
В детских играх собственность может временно передаваться другому - временному владельцу, за нее он может получать барыши, но в любом случае через какой-то промежуток она должна возвратиться к исконному владельцу. Скажем, в игре в бабки, именуемой “В кустик“, первый игрок выставляет на кон “забор“ из плотно прижатых бабок (обычно 10 штук), остальные с пятнадцати шагов бьют по нему. Все промазанные бабки становятся собственностью держателя “кустика“. Если кто-то “разбил“ - попал в “кустик“, то он становиться новым его держателем (ему возвращается и битушка) и уже собирает последующие промазанные бабки в свою пользу. И так до новой смены владельца "кустика". Первый же, кто выставлял “кустик“, если пробросался (промазал весь выигрыш), может “скупить кустик“, то есть потребовать с нового держателя “кустика“ возвратить свою собственность (количество бабок, равное первоначально выставленному им на кон). Он имеет право требовать: “Плати, а то кустик свалю“ и даже имеет право загородить кустик, пока новый держатель не возвратит ему как бы как “учредителю“ “уставной капитал“. Если у держателя "кустика" нет еще в выигрыше достаточного количества бабок, чтобы расплатиться, то ему помогает один из бывших держателей "кустика", который выиграл больше всего или бывшие держатели как-то кооперируются. Таким образом, "кустик" может менять владельца, но всегда останется собственностью того, кто ставил. Как видим, понятие частной собственности у детей достаточно священно. Более того, не может иметь авторитета (или может его потерять) сверстник, который купил или выменял бабки у более младшего товарища по неадекватному курсу, скажем, на цветные стеклышки, “бравенький“ камушек, обломок карандаша (20-е годы). Это считается не ловкой меновой операцией, а последним обманом.
6. Строгая финансовая и фискальная система.
Об этом феномене уже сказано выше (стоимость собственности и ее курс, меновая стоимость, “котировка“ и неуважение к фальшивке; “таможенный“ налог). Но в игре присутствует, как ни парадоксально, и налоговая система. В Вятской губернии выигравший был обязан с пяти выигранных бабок одну оставить на кону. Крупно проигравший имел право требовать с крупно выигравшего в таком же расчете - но играть больше права не имел, а если играл, то уже терял право требовать “налог“ с победителя. Можно было ставить на кон бабки и за проигравшегося, но с условием возврата с процентами (одну на пять одолженных). Бывали, правда, игры “нарочные“ (а не “вправду“), когда владелец бабок на время поровну раздавал игрокам бабки (после игры они возвращали) и играли “на просто так“, без осязаемого выигрыша, но такие игры популярностью никогда не пользовались.
7. Этикет игры.
На первый взгляд достаточно трудно заметить этикетные начала в игре. Но в играх детей 9 - 12 лет существует довольно стойкая традиция не начинать игру сразу, требуется некоторая словесная подготовка. В какой-то степени фраза “Давайте в бабки играть!“ должна несколько задержаться и все будущие участники игры должны проявить некоторую выдержку. По описаниям начала XX века, дети начинали разговор, не относящийся непосредственно к бабкам. Но одновременно кто-то начинал трясти бабками в кармане, намекая таким образом на свое состояние и обнаруживая свое желание начать игру. По сути дела это не только знак, но и своего рода демонстрация собственности (ср. поговорку “трясти мошной“ и даже современное “потрясывание” автомобильными ключами - очень традиционный и устойчивый жест). Потом кто-то, якобы невзначай, кидает свою битку или просто бабку на землю и поднимает. Далее кто-то в открытую теребит свою бабку. Так продолжается до тех пор, пока сама ситуация не подскажет, что пора начинать игру. Дети как бы продолжают устойчивую традицию “иносказательной подготовки“ к действию. Добавим к этому, что в любой культуре, будь то крестьянская или аристократическая, считается плохим тоном нетерпеливо требовать действия, наоборот, внешнее показное равнодушие к будущему событию демонстрирует выдержку. Возможно, в этой форме задерживания и иносказания есть след традиции оберега будущего действия от неудачи. В самой игре также есть этикетные проявления. При делении на команды, перед подходом к “матке“ не годится выбирать себе партнера, который значительно слабее тебя (хотя эту разницу нивелирует случайность выбора “матки“). Неприлично гоняться только за слабыми или девочками в пятнашках или хоронушках (“За одним не гонка, поймаешь поросенка“). Нельзя кричать под руку (камешки, ножички, бабки и т.д.), в этом случае соперник может потребовать перебить, и его могут поддержать. Нельзя сразу покидать игру после крупного выигрыша, надо дать возможность другим отыграться и в любом случае не демонстрировать свою радость и, соответственно, жадность и боязнь потерять выигрыш (“Из бабок масло жмешь“).

Хотя это и не является областью этикетных отношений в строгом смысле слова, считаем необходимым сказать, что в играх на собственность существует масса поверий. Есть фразы-заговоры, которые обрекают последующие бабки на промах; считается, что если кто-либо попросил бросить за тебя со словами “Дай бабочку на фарт, вместе собирать будем “, то нельзя отказать, ибо накличешь на себя неудачу; лучше бегать в свое “бабкохранилище“ несколько раз после каждого проигрыша, поскольку если возьмешь все сразу, проигрыш обеспечен. Нельзя считать бабки, когда берешь их с дому. Разумеется, боятся и сглазу: "Дай бабку, а то все проиграешь"; "Чирий бы тебе на язык сел бы, дал бы Бог"[10].

8. Справедливая игровая иерархия общества.
Игровая иерархия детского коллектива достаточно жестка. Богачами считаются удачливые игроки, имеющие несколько сотен бабок. Есть середняки - до сотни. Есть и неудачники, которые проигрывают всю свою собственность, как только приобретут. Но это не значит, что последние осуждаются. Они просто слывут неудачниками. В низшую, неуважаемую касту попадают по другим причинам. В игровом коллективе (“бабочном“, “пуговичном“, “фантичном“ и т. д.) авторитетны степенные и умелые игроки, выигравшие бабки или унаследовавшие их.

Если же кто-то умудрился припрятать игровую бабку в картузе и при обыске изобличен, если постоянно попрошайничает бабки, спорит, не отдает долги, не умеет сохранить остаток бабок до будущей игры - то он постепенно становится неуважаемым и осрамляемым дразнилками игроком (“Бабки с кону не дают“, “Трясется над бабками, как курица за яйцами“).

Но есть более “страшные“ пороки, когда буквально после одного действия ребенок надолго может задержаться в стане неуважаемых. Это своеобразные действия-знаки, по одному из которых судят о человеке. Такие знаки присутствуют всегда, в том числе и в современной культуре. Скажем, по содержанию первого рассказанного анекдота в контексте его слушателей и ситуации (степень скабрезности, остроумия и т. д.) мы надолго делаем вывод о “ специфике“ человека. Так же, если ребенок участвует в борьбе за “бесплатную“ бабку, брошенную победителем (обычно с крупного выигрыша) “на драку“ - то он надолго отчужден от элиты. Другой пример - с младшими принято играть в такие варианты игр, где с умением связано немного (“от стенки“ или “в сак“), где все зависит от того, каким боком упадет бабка. Если кто - либо пытается играть с младшим по “гамбургскому счету“ и тем более хитрит, придумывает новые правила, меняет и покупает у них бабки по неадекватному курсу, то он также остается вне круга уважаемых игроков. Аналогично негативно оценивается и попытка играть фальшивой собственностью (бабками от падших животных - “пропастиной“ или фантиками из папиросной бумаги или с фольгой - “лопухами“); крайне осуждается даже пара игроков, если они за отсутствием нормальных бабок играют между собой, хотя и по взаимной договоренности, фальшивками.

Учитывая тот факт, что игровая стратификация общества быстро переходит во внеигровую и складывается достаточно резкое отношение к такому партнеру - он вытесняется из детской общины (изгнание из общины в крестьянской среде, особенно если за этим следует съезд - самое страшное наказание, в какой-то степени близкое к проклятию), ему необходимы колоссальные волевые и поведенческие усилия (а без них он может просто превратиться в изгоя), чтобы вернуть себе доброе имя.

9. Гуманность игрового наказания.
Игровые наказания бывают, в основном, трех родов: 1) проиграл - отдай; 2) наказание действием, где множество вариантов, и дети наиболее оригинальны; это может быть и сложное интеллектуальное наказание (в ночном пастушки сколько шагов протащат спящего, пока он не проснется, столько “писем“ заставят сочинить и рассказать вслух); 3) физическое наказание. Наиболее точна в этом плане игра в “Суд“, где царь за различные “преступления“ (царю дал по морде, башмаки украл, муравейник разорил) ссуживает посредством палача “горяченькие“, “тепленькие“, “холодненькие“ удары или прощает. Но в отличие от обыденых ситуаций, где дети могут наказать достаточно серьезно (скажем, в ночном дети один конец веревки привязывают за вершину березы, сгибают ее, а второй конец - за ноги спящего, затем березу отпускают и виновный болтается на дереве вверх ногами), игровое наказание всегда имеет меру[11]. Во-первых, проигравший часто может его избежать, проявив внимательность в начале действия (классическое наказание “Корочки или мякиш“)[12]. Во-вторых, оно всегда ограничено во времени (например, клочить волосы могут только на последнее слово фразы “дернем разом вдруг“; колотить проигравшего по спине можешь, пока подкинутый тобой мяч в воздухе, но его необходимо еще и поймать). В-третьих, сам “карающий“ моментально в процессе наказания может стать наказуемым - достаточно ему не попасть проигравшему с нескольких шагов мячом в тазобедренный сустав - и он сам становится на его место, также, если не поймает мяч, как в предпоследнем примере.

Но, несмотря на всю гуманность наказания, оно устанавливает законное равноправие, и даже проигравшая в игре институтка, обладавшая титулами “первой по красоте“ и “первой по учебе“, имевшая поклонниц и привилегии, должна была в случае проигрыша, например, на все вопросы отвечать: “Совершенно верно“. Вопрос же мог быть и такой: “Ты завтра пойдешь голая к учителю географии?”

В заключение можно аргументировано подтвердить наличие многих признаков правового демократического государства в детской игре: четко разработанное и признаваемое всеми участниками законодательство, где большую роль играет прецедент, равенство перед законом, запрет на применение приемов, которые ставят одних в неравное по сравнению с другими положение; право на восстановление нарушенного права; развитый институт выбора лидера, который принимает на себя ответственность быть первым, соизмеряя свои силы; право на собственность, ее неприкосновенность и свобода договоров; институт наследственного права; развитая финансовая система, устойчивость "денежной единицы", "налоговая система", при которой более богатые способствуют жизни менее богатых, "кредиты" и даже “банки“; четкие границы “игрового“ поля; специфический язык отдельной игры; справедливая иерархия общества, где есть свой этикет взаимоотношений и действий, значимое общественное мнение, осуждение людей, несправедливо заработавших собственность; достаточно гуманное наказание и даже возможность компенсации за моральный вред.

Разумеется, детская игра заимствует какие-то правовые истины из быта взрослых, но позволим себе мысль, что детская игра может и нейтрализовать совершенно неправовые моменты, которые бытуют во взрослой среде. Для примера возьмем “подражательные“ игры 1910-х годов, времен революции (хотя с таким же успехом могли бы взять игру о “ черном вороне “ конца 30-х годов или современные “ганстерско-рекетерские“ игры детей). В 1905 году зафиксирована игра, где противоборствующие стороны исполняют соответственно песни “Спаси, Господи, люди твоя“ (черносотенцы) и “Вставай, поднимайся, рабочий народ“ (бунтовщики). “Бунтовщиков“ захватывали в плен и отводили в некую "кутузку"[13]. В 1918 году дети играли в “Поезд“ (лексика: “А я на крыше поеду“ - и игрок садился на спинку стула; “А я зайцем“, “У меня весь багаж украли“, “Ой, ребенка задавили“); в “Похороны“ (“хоронят“ тараканов в коробочке из красных лоскутков и бумажек - как жертв революции. Один несет камень на веревке, имитируя кадило. Другой подходит к нему и говорит: “У нас гражданские похороны, попов не надо“); в “Рынок“, где все дети тихо открывают лацкан пиджака, имитируя продажу запрещенной для торговли соли; в “Очередь” (“А я вчера спекульнула хорошо, переменила селедку на молоко, у меня ведь ребенок маленький“, “Сегодня на карточки суп хороший, а вчера совсем был советский, мои дети не ели. Пришлось на рынок идти - покупать картошку“)[14]. Приведенные игры - не только историческое зеркало восприятия начала советской власти, но и свидетельство того, что, копируя словесную сторону жизни взрослых, дети в то же время исправляют несправедливые правила жизни взрослых правилами детской игры. Неправовое состояние общества трансформируется в правовом поле игры - в каждой игре, несмотря на специфику, есть общий непреложный правовой кодекс. Перед игрой есть счет, в данном случае кто и как поедет, кто поведет поезд или какой в очереди встанет, нет драк (они не в контексте данной игры), есть общие для всех игр запреты на воровство и жульничество. Поэтому взрослому “беспределу“ подражает только внешняя сторона игры, он не может найти себе в ней нишу полностью. У игры есть устойчивые правила и, соответственно, иммунитет от различных неправовых безобразий взрослой жизни. Заметим, что в некоторых таких играх, изначально подражательных (например, сибирский “Бродяга“) вскоре происходят определенные игровые изменения и она превращается в обыкновенную формально - ролевую игру, где лексика обретает формульные признаки, и уже только скрытые признаки намекают нам на исторический след. В таких играх, если они остаются в бытовании, нивелируется даже лексика, имевшая, в отличие от игрового действия, черты неправовых отношений взрослых.

В настоящем исследовании мы предприняли попытку доказать правомерность термина “детское обычное право“, показать его объем и специфику. Предложенный материал свидетельствует, что нормы обычного права функционируют не только у взрослых и передаются новому поколению по мере его взросления, но с таким же успехом наследуются, формируются и развиваются в самой детской среде. Мы не отрицаем взрослого влияния (оно, несомненно, есть и в области детского права), не отрицаем феномена подражания детей, но поддерживать популярную и распространенную теорию “вторичности“ детского быта вообще нам не позволяют уже представленные факты.

Остается еще одна проблема - проблема “вечного“ спора права и бесправия. В детской среде часто методом “неправового действия“ выступает физическая сила. В спорной ситуации у детей теоретически возможно два подхода - интеллектуальный (в виде дразнилки, формулы-клише, предъявления правила или прецедента) и силовой. Коснемся вопроса “правового авторитета“ физической силы. Физическая сила может быть оценена только в ситуации физического спора (драка, силовая игра). Физическая победа над остроумием (кулак за дразнилку) невозможна, поскольку она не ставит точку в ситуации, что необходимо в правовой среде. Это “пиррова победа“, ибо, с одной стороны, она вызывает страх и чувство несправедливости, а с другой, такая победа может обернуться боком - псевдопобедитель может получить титул “бешеного“, “психованного“, ”верзилы“, “орангутанга“, что может вызвать негласное исключение его из детской общины. Правило адекватности детского действия в той или иной ситуации не может не соблюдаться. И практически все детские спорные ситуации решаются на интеллектуальном уровне. Другое дело с детской дракой, на которую стороны идут вполне осознанно (территориальный спор, защита чести - возможно силой наказать того, кто, скажем, незаметно снял с другого штаны). Здесь победа вполне авторитетна, если соблюдаются правила: лежачего не бить, до первой крови, двое одного не бьют, ниже пояса не бить и т.п. Но и здесь словесный спор перед дракой имеет большое значение. Формулы устрашения играют не меньшую роль, чем физическая сила (“изуродую, как Бог черепаху“). Классический пример тому - сказка “Лиса, заяц и петух“, где попытки выгнать лису из чужого дома только демонстрацией присущей силы (собаки, медведя, быка) сталкивались с поэтически организованной устрашающей словесной формулой лисы и пугались ее. Только аналогичное пугание петуха выгнало лису. На стороне детского права мирное и справедливое решение спора, интеллект и традиция, и это составляет его силу.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Работа подана для публикации в 1998 году. (Прим. ред.)

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Якушкин Е.В. Обычное право/ Материалы для библиографии обычного права.- Вып.1 - 2.- Ярославль, 1876 - 1896; Харузин М.Н. Программа для собирания сведений об юридических обычаях, составленная при Имп. О-ве любителей естествознания, антропологии и этнографии, состоящем при Моск. ун-те. - М., 1887.

[2] См. также: Осорина М.В. О некоторых традиционных формах коммуникативного поведения детей. // Этнические стереотипы поведения. - Л., 1985.- С. 47 - 64.

[3] Лотман Ю.М. Культура и взрыв. - М., 1992. - С. 54.

[4] Д.И. Заметки о крестьянской семье в Новгородской губернии // Сборник народных юридических обычаев. - Т. 2.- С.265-266.

[5] Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: Юридические очерки. - Т.2. - СПб., 1879.- С. 163 - 164.

[6] Харузин М.Н. Сведения о казацких общинах на Дону: Материалы для обычного права. - В.1.- М., 1885.- С. 207.

[7] Титов А.А. Юридические обычаи села Никола-Перевоз, Сулостской волости, Ростовского уезда. - Ярославль, 1988. - С. 52 - 56.

[8] Матвеев П.А. Очерки народного юридического быта Самарской губернии // Сборник народных юридических обычаев. - Т.1. - СПб., 1878. - С. 23.

[9] Покровский Е.А. Детские игры, преимущественно русские. - М., 1995. - С. 325.

[10] РО РНБ, Ф. 1034, Д. 148, Л.48,63,66,68. (Сибирь)

[11] РО РНБ, Ф. 692, Д. 12., С.71. (Смоленская губ.)

[12] Покровский Е.А. Указ. соч. - С. 63.

[13] Капица О.И. Детский фольклор. - Л., 1928. - С. 148.

[14] Фаусек Ю. Дети // Россия. - 1922.- N 1. - С. 18 - 19.